|
Елена Семёнова * *И жизнь, и смерть за счастье Родины* Генерал Сергей Леонидович Марков
Часть III
Бог Войны
Белей найди, чем Маркова рать! Марина Цветаева
В начале января 1918 г. генерал Деникин принял командование над всеми частями Добровольческой Армии в Ростове и Таганроге. Начальником его штаба стал генерал Марков, на которого легла задача срочного завершения формирования частей и приведения их в боевую готовность. В связи с новыми формированиями неимоверно распухли штабы. Он потребовал их максимального сокращения, в соответствии с численностью их частей. Марков, в силу горячего характера, резких жестов и подчас не сдержанной речью производивший ошеломляющее впечатление на не знавших его Добровольцев, заходивших в штаб, стал грозой „штабной психологии", из-за чего неудовольствие им приняло такие формы, что Корнилов дважды говорил с генералом Деникиным о необходимости освобождения Сергея Леонидовича от занимаемого поста. Позднее Антон Иванович замечал, что, находясь на штабной должности, Марков терпел много упрёков своей работе, но, стоило ему оказаться в бою, во главе своего полка, как он тотчас стал кумиром добровольцев: «У Маркова была одна особенность - прямота, откровенность и резкость в обращении, с которыми он обрушивался на тех, кто, по его мнению, не проявлял достаточного знания, энергии или мужества. Отсюда - двойственность отношений: пока он был в штабе, войска относились к нему или сдержанно (в бригаде), или даже нестерпимо (в ростовский период Добровольческой армии). Но стоило Маркову уйти в строй, и отношение к нему становилось любовным (стрелки) и даже восторженным (добровольцы). Войска обладали своей собственной психологией: они не допускали резкости и осуждения со стороны Маркова - штабного офицера; но свой Марков - в обычной меховой куртке, с закинутой на затылок фуражкой, помахивающий неизменной нагайкой, в стрелковой цепи, под жарким огнем противника - мог быть сколько угодно резок, мог кричать, ругать, его слова возбуждали в одних радость, в других горечь, но всегда искреннее желание быть достойными признания своего начальника…» Марков был храбрым офицером, всегда ведущим своих подчиненных в атаку и способным на самую неожиданную и отчаянную инициативу. Но не ради лихости, а ради выполнения боевой задачи, ради спасения людей. В Добровольческой армии его так и называли – «сплошной порыв без перерыва». Сергей Леонидович всегда был в самых горячих местах боя, совершенно не думая о собственной жизни. Один из «первопоходцев» свидетельствует: «В походах можно было его видеть во всех местах колонны – впереди, сзади. Повсюду наводил порядок и знал почти всех в лицо… В бою метался повсюду, и где была заминка, шел вместе с цепями или же впереди их во весь рост с белой папахой на голове, и это так влияло на добровольцев, что у них, как они сами говорили, пропадал страх. Под пулями никогда не кланялся и говорил: «Не бойтесь пули, предназначенная вам – она всё равно везде вас найдет… Позор страны должен смыться кровью её самоотверженных граждан». Для Маркова было так естественно подняться первому в цепи и просто сказать: «Отдохнули, ну, теперь еще одно усилие, вперед, в штыки…» – и быть впереди всех с винтовкой наперевес». Как вспоминал генерал Деникин, когда в горячие минуты боя слышался обычный приказ Маркова: "Друзья, в атаку, вперед!" - то Офицерский полк, которым он командовал, люди, которых он вел на подвиг и смерть, поднимались без сомнений и колебаний. Если Марков встречал бегущих, то он возвращал их в бой по-суворовски, словами: «А мне как раз нужна подмога, за мной!..» Солдаты с офицерами поворачивались и с удвоенной яростью снова шли в битву. В феврале 18-го года, когда большевики вплотную приблизились к Ростову, генерал Корнилов, чтобы спасти армию, решил уходить на Кубань. Эвакуация Ростова была поручена С.Л. Маркову. Один из участников вспоминал, что город в ночь с 9-го на 10-ое февраля «был как вымерший — в окнах темно, холодный ветер несет снег и сухую пыль». На центральной улице, между тем, царило оживление. Там распоряжался стремительный и не теряющий уверенности генерал Марков, чья неизменная высокая белая папаха была видна издалека. Редкие оружейные залпы и шум, производимый собравшейся колонной войск покрывал его громкий и твёрдый голос. Указав на стоящий неподалёку бронеавтомобиль, Марков скомандовал: — Когда колонна двинется — взорвать его! У нас нет бензина! В это время на несколько грузовых машин грузились пулемёты. — Это еще что? – воскликнул генерал. - Да вы с ума сошли? Ведь я сказал, что у нас нет бензина — перегрузить на лошадей! - Ваше Превосходительства, достать лошадей и повозок невозможно… - Чушь! – резко ответил Марков и, подойдя к пожарному сигналу, прикрепленному к столбу, ударом разбил стекло. Не прошло и 15-ти минут, как из темноты примчалась пожарная команда. — Стой! — приказал Сергей Леонидович. — Распрячь лошадей! Бранд-мойор пытался протестовать, но безрезультатно. Пожарные стали в строй пулеметной команды 1-го офиц. батальона... 10-го февраля 1918 г., около Аксая, Белая Армия перешла на Другую сторону Дона, где генерал Корнилов решил остановиться и произвести реорганизацию армии. Армия главным образом была сведена в три полка — Сводно-Офицерский, Корниловский и Партизанский (впоследствии Алексеевский). Командиром Сводно-Офицерского был назначен генерал Марков. В этом полку четырехротного состава (примерно по 200 человек в роте) на положении рядовых оказались почти все офицеры (всего из 3689 участников 1-го Кубанского похода количество офицеров вдвое превышало количество нижних чинов). Принимая полк, Сергей Леонидович обратился к офицерам с речью: — Здравствуйте, мои друзья! Немного же вас здесь! По правде говоря, из трехсоттысячного офицерского корпуса я ожидал увидеть вас больше. Но не огорчайтесь! Я глубоко убежден, что даже с такими малыми силами мы совершим великие дела. Приказом Верховного Главнокомандующего, имя которого хорошо известно всей России, генерала Корнилова, я назначен командиром Офицерского полка, который сводится из ваших трех батальонов, роты моряков и Кавказского дивизиона. Командиры батальонов переходят на положение ротных командиров, ротные командиры на положение взводных. Ну и тут вы, господа, не огорчайтесь: здесь и я с должности начальника штаба фронта фактически перешел на батальон! Не спрашивайте, куда и зачем идем, а то все равно скажу, что идем мы к черту на рога, за синей птицей! Сразу после этих слов командир 1-го батальона, полковник Борисов, заявил: — Я считаю для себя невозможным с должности командира полка перейти на роту! — Полковник, вы мне не нужны! — резко оборвал его Сергей Леонидович и, повернувшись к полковнику Плохинскому, приказал: - Назар Борисович, примите роту! Не останавливаясь на только что происшедшем инциденте, Марков продолжил: —Штаб мой будет состоять из меня, моего помощника, полковника Тимановского и доктора Родичева, он же будет и казначей. Далёкий от тщеславия сам, генерал Марков не признавал его у других. Свой офицерский полк он свел фактически в батальон. Никаких промежуточных инстанций между командиром полка и ротами. Все в строю, все на передовой линии и командир полка сам руководит боем. - Вперёд, друзья! Так начался беспримерный в истории 1-й Кубанский поход, названный «ледяным». Офицерский полк шёл походным порядком в авангарде армии, и всегда впереди - "в белой высокой папахе, черной куртке с белыми генеральскими погонами и брюках и сапогах русского фасона" – генерал С.Л. Марков…
***
В начале декабря 1914-го года в 4-ю стрелковую бригаду генерала А.И. Деникина, позднее развернутую в 4-ю («железную») дивизию неожиданно прибыл никому не известный молодой полковник, только что получивший назначение начальником штаба бригады. Антон Иванович просил назначить на эту должность другого человека, но получил её С.Л. Марков. К тому времени Сергей Леонидович сменил уже несколько мест службы. В самом начале войны он занял пост начальника Разведывательного отделения в Управлении генерал-квартирмейстера штаба Главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта, начальником которого в то время был М.В. Алексеев. Находясь на этой должности, Марков вынес предложение по проведению опросов пленных, суть которого сводилась к тому, чтобы для эффективности упростить их процедуру и сделать анонимными. Вскоре после этого полковник был назначен начальником Управления генерал-квартирмейстера штаба Юго-Западного фронта, а через месяц переведен на должность начальника штаба 19-й пехотной дивизии 9-й армии, в составе которой он с 28 по 30 октября участвовал в блокаде крепости Перемышль, а с 30 октября по 26 ноября - во всех боях дивизии на Карпатах в районе Дуклинских проходов. «За отличия в боях в указанный период полковник Марков представлен мною к награждению мечами к ордену Святой Анны 2-й степени», - написал в дополнении к послужному списку Маркова начальник 19-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Г.Ф. Янушевский. Прибыв в 4-ю бригаду, Сергей Леонидович заявил, что «только что перенес небольшую операцию, пока нездоров, ездить верхом не может и поэтому на позицию не поедет». Генерал Деникин и штабные офицеры, изначально отнёсшиеся к вновь прибывшему «профессору» насторожённо, ещё более укрепились в этом мнении и с тем отправились к своим стрелкам, ведшим бой впереди города Фриштака. В разгар сражения, под непрекращающимся сильнейшим огнём к цепи подъехала огромная колымага, запряжённая парой лошадей. В ней с весёлым видом сидел С.Л. Марков. - Скучно стало дома. Приехал посмотреть, что тут делается... – со смехом пояснил он. По свидетельству Деникина «с этого дня лед растаял, и Марков занял настоящее место в семье "железной" дивизии"». Примечательный эпизод, относящийся к этому времени, сохранился для нас в воспоминаниях военврача, которого судьба однажды свела на фронте с С.Л. Марковым: «Входит хозяин дома и заявляет, что в соседней комнате лежит больной русский полковник, и просит посетить его. Мы вошли. В узенькой комнатке на кровати лежал бледный изможденный молодой человек с маленькой, французского типа бородкой. Мы представились друг другу. Это был Генерального штаба полковник С.Л. Марков. - Вы ранены? - спросил я. - Какой там! - с гримасой отчаяния возразил Марков. - Не так обидно было бы, если бы ранили, а то заболел подлейшей болезнью - аппендицитом, и, как колода, лежи вот, а там, в дивизии, не успел я уехать (уехал я третьего дня утром), а вечером полк потерял половину состава. Ай, не могу я так лежать. Завтра уеду. Иначе все погубят, все, все. Больной, корчась от боли, приподнялся в постели. - Куда вам ехать? Помилуйте, на вас лица нет. - Надо ехать, надо! - с энергией возразил он. Оказалось, в это время полковник Марков состоял начальником штаба одной из наших боевых пехотных дивизий. На другой день я встретил его в г. Ржешуве в коридоре суда, в котором расположился штаб 8-й армии. Он опирался на костыль. Вид у него был, что называется, "краше в гроб кладут". - Что вы здесь делаете, господин полковник? - в изумлении спросил я. - Не могу я здесь сидеть, не могу лечиться, когда моя дивизия гибнет, еду туда, а они не пускают! - с энергией и силой возмущенного говорил он, а сам в изнеможении прислонился к стене, и холодный пот крупными каплями выступил у него на лбу. Я пошел отыскивать генерал-квартирмейстера 8-й армии, милейшего графа Г. - Ради Бога, отговорите, не пускайте полковника Маркова в дивизию, - попросил я. - Видимо, это ценный человек. Ведь даром погибнет. - Да что с ним поделаешь?! Доктора говорят, что ему необходимо сделать операцию, иначе смерть, а он слышать ничего не хочет, точно помешанный, настойчиво просится в дивизию. А человек драгоценный, герой. В тот же день я уехал в командировку». На должности начальника штаба Марков пробыл два с лишним месяца. За это время Высочайшим приказом Сергей Леонидович был награжден орденом Святого Владимира 3-й степени и мечами к имеющемуся ордену Святой Анны 2-й степени. В феврале 15-го года бригада Деникина переживала нелёгкое время. Сам Антон Иванович вспоминал: «Бригада, выдвинутая далеко вперед, полукольцом окружена командующими высотами противника, с которых ведут огонь даже по одиночным людям. Положение невыносимое, тяжкие потери, нет никаких выгод в оставлении для нас на этих позициях, но... соседняя 14-я пехотная дивизия доносит в высший штаб: "кровь стынет в жилах, когда подумаешь, что мы оставим позицию и впоследствии придется брать вновь те высоты, которые стоили нам потоков крови"... И я остаюсь. Положение, однако, настолько серьезное, что требует большой близости к войскам; полевой штаб переношу на позицию - в деревню Творильню. /.../ В такую трудную минуту тяжело ранен ружейной пулей командир 13-го стрелкового полка, полковник Гамбурцев, входя на крыльцо штабного дома. Все штаб-офицеры выбиты, некому заменить. Я хожу мрачный из угла в угол маленькой хаты. Поднялся Марков. - Ваше Превосходительство, дайте мне 13-й полк. - Голубчик, пожалуйста, очень рад! У меня у самого мелькала эта мысль. Но стеснялся предложить Маркову, чтобы он не подумал, что я хочу устранить его от штаба. С тех пор со своим славным полком Марков шел от одной победы к другой. /.../ Он не жил, а горел в сплошном порыве». Однако, "мертвая линия старшинства" не позволяла Маркову "законно" принять командование - в кандидатских списках на принятие командования полком он стоял во втором десятке. Только 9 месяцев спустя после принятия временного командования, Сергей Леонидович был официально утверждён на этой должности. По свидетельству Деникина в этот сложнейший период единственный раз довелось ему видеть Маркова «совершенно подавленным, когда весною 1915 года под Перемышлем он выводил из боя остатки своих рот, весь залитый кровью, хлынувшей из тела стоявшего рядом командира 14-го полка, которому осколком снаряда оторвало голову». Как и на фронте русско-японской войны, Марков был отмечен многими, но теперь более высокими боевыми наградами. Командуя полком, он проявлял доблесть, сделавшую впоследствии его имя легендарным. Всегда со своими стрелками, неизменно во главе полка, он личным примером показывал образец служения Родине. В июле 1915 года за бой под Творильней Марков был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени. В августе последовало награждение Георгиевским оружием. Марков мог с гордостью носить свои высокие боевые награды, зная, что ими в не меньшей степени гордятся его подчиненные. Однажды он высказал честолюбивую мысль: - Теперь или орден 3-й степени, или деревянный крест! Генерал Деникин вспоминал о его участии в Первой Мировой: «Марков шел в арьергарде и должен был немедленно взорвать мост, кажется, через Стырь, у которого столпилось живое человеческое море. Но горе людское его тронуло, и он шесть часов еще вел бой за переправу, рискуя быть отрезанным, пока не прошла последняя повозка беженцев. Он не жил, а горел в сплошном порыве. Однажды я потерял совсем надежду увидеться с ним… В начале сентября 1915 г., во время славной для дивизии первой Луцкой операции, между Ольшой и Клеванью, левая колонна, которою командовал Марков, прорвала фронт австрийцев и исчезла. Австрийцы замкнули линию. Целый день не было никаких известий. Наступил вечер. Встревоженный участью 13-го полка я выехал к высокому обрыву, наблюдая цепи противника и безмолвную даль. Вдруг, издалека, из густого леса, в глубоком тылу австрийцев раздались бравурные звуки полкового марша 13-го стрелкового пока. Отлегло от сердца. - В такую кашу попал, - говорил потом Марков, - что сам черт не разберет - где мои стрелки, где австрийцы; а тут еще ночь подходит. Решил подбодрить и собрать стрелков музыкой. Колонна его разбила тогда противника, взяла тысячи две пленных и орудие и гнала австрийцев, в беспорядке бегущих к Луцку». В октябре 1915 года 4-я стрелковая дивизия в районе Чарторыйска, прорвала фронт противника на протяжении 18 верст и на 20 с лишним верст вглубь. Не имея резервов, Брусилов не решался снять войска с другого фронта, чтобы использовать этот прорыв. Между тем, противник бросил против «железной» все свои резервы. Не теряющий бодрости, Марков, бывший в авангарде, докладывал по телефону Антону Ивановичу: - Очень оригинальное положение. Веду бой на все четыре стороны света. Так трудно, что даже весело стало. Бои под Журавиным, Горыньей, Перемышлем, Луцком, Чарторыйском прославили имя полковника Маркова, никогда не терявшим самообладания и действовавшего дерзко и неожиданно для противника. Тогда же Сергей Леонидович был представлен начальником дивизии к чину генерал-майора, но из-за своей молодости не получил его. Более года находился Сергей Леонидович во главе 13-го стрелкового полка, сроднившись за это время не только со своими офицерами, но и со стрелками, многих из которых он знал в лицо. В боевые будни, несмотря на всю их напряженность, Марков оставлял место и празднику, и заботе о своих стрелках. Незадолго до Пасхи в приказе по полку он писал: «Обходил сегодня окопы семи рот, с особенным удовольствием прошел по 9-й роте, все окопы украшены ветвями, имеют веселый праздничный вид. Сердечно благодарю от лица службы командующего 9-й ротой прапорщика Мельтцера за его заботы о вверенных ему стрелках». Во время праздника русские и австрийские солдаты вышли навстречу друг другу – это был первый случай, свидетельствующий о пока намечающимся лишь падении дисциплины… После многократных отказов Ставка вынудила Маркова повторно принять должность начальника штаба дивизии, а весной 1916-го года Сергей Леонидович оказывается уже на Кавказском фронте, вступив в должность начальника штаба 2-й Кавказской казачьей дивизии в чине генерал-майора. Отсюда осенью того же года Марков был вызван читать лекции в открывшуюся Николаевскую академию Генерального штаба, где пробыл до начала 1917 года…
Часть IV
Шпага генерала Корнилова
Как в Новодмитревской, снегом занесены, Мокрые, скованы льдом — Шли мы безропотно, дралися весело, Грелись холодным штыком. Солдатская песня Марковцев
21 февраля 1918 года под селением Лежанка на границе Ставропольской губернии Офицерский полк выдержал первый серьезный бой, имевший огромное нравственное значение для Добровольческой армии. Марковцы показали, что лучший способ разбить большевиков - решительное наступление не останавливаясь перед естественными преградами. Имея силы в 2 полка и 2 батареи 39-й пехотной дивизии и защищая мост через реку Средний Егорлык энергичным артиллерийским огнем, большевики не ожидали, что Марковцы, наступавшие длинной цепью, как на параде, "шагом, выровнявшись, винтовки у ноги", бросятся прямо в реку (1-я Офицерская рота) и, не останавливаясь, далее вперед. Другая рота во главе с Марковым бросилась на мост, и через несколько минут Лежанка была в руках у белых. В этом бою большевики оставили убитыми 540 человек, потери добровольцев составили всего 3 человека 1-й офицерской роты. После этого боя Добровольческая армия делала многоверстные переходы по Кубани, и переправы через реки для добровольцев стали обыденным делом: 4 марта 1918 года в бою под станицей Кореновская, в котором со стороны большевиков участвовало 10000 человек с двумя бронепоездами и многочисленной артиллерией, полк Маркова совершил такой же подвиг, обойдя станицу с левого фланга. Задача взять Кореновскую во что бы то ни стало (иначе невозможно было идти дальше к Екатеринодару, находившемуся уже в 70 верстах), была выполнена. Сохранились воспоминания очевидца об этой операции: «Под стан. Кореновской шёл тяжелый бой. Попытки белых сломить красных не удаются - большевики упорны и бросают в бой новые резервы, у белых резервов нет. Подъехавший ген. Корнилов, обращаясь к ген. Маркову, говорит: - Сергей Леонидович, кажется придётся нам здесь ночевать? - Ночевать не будем! - бодро отвечает Марков. Он, не обращая внимания на огонь противника, перебежками добирается до передовой цепи. — Жарко? - кричит ген. Марков. — Жара! Да вот патронов нет! - сразу ответило несколько голосов. — Вот нашли чем утешить! В обозе их тоже нет. По сколько есть?- — Десять, пятнадцать, двадцать... - в разнобой ответили ему. — Ну, это ещё не так плохо! Вот если одни штыки, то будет хуже. — Ну, а теперь в атаку, добывать патроны! - и первый бросается вперёд. Подобные сцены происходили нередко…» Надо заметить, что, как и многих офицеров, Маркова, всегда устремлявшегося в самую гущу боя, в самые опасные его места, весьма беспокоило аналогичное стремление Верховного Главнокомандующего. Склонный к фатализму генерал Корнилов имел привычку наблюдать все бои, избрав наблюдательный пункт в самой опасной точке, стоя под огнём, который то и дело поражал находившихся рядом с ним людей. Сергей Леонидович, видя это, не раз нападал на штаб: - Уведите вы его, ради Бога! Я не в состоянии вести бой и чувствовать нравственную ответственность за его жизнь! - А вы сами попробуйте… - слышался ответ. Перед каждым сражением Марков появлялся перед своими рядовыми офицерами, приветствуя их: - Здравствуйте, мои друзья! Один из них впоследствии вспоминал: «Уже почти с первых дней мы, добровольцы, от рядового до командиров, сразу преисполнились глубоким уважением к нему. В отдаваемых им приказаниях он был резок, в выполнении требователен. Он сам за всем наблюдал. Его можно было видеть повсюду - в боях, на самых важных участках, он был там и брал на себя руководство. Где появится генерал Марков, - это означало, что именно тут пункт тяжести, и каков бы он ни был, и каким неразрешимым не казался бы, он своей напористостью заставлял его преодолеть. Добровольцы сразу поверили в генерала Маркова и шли за ним, и не существовало для них преград, когда Марков шел с ними в бой, которых нельзя было преодолеть. Казалось, что не мы, а он, титан, схватился с врагом, а мы - только молчаливые зрители. Как в дневных походах, так и в ночных передвижениях - Марков и тут, Марков и там, и слышится его резкий, повелительный голос, дающий те или иные распоряжения или указания. Его характерная фигура в белой, сильно пожелтевшей папахе, в темно-серой, штатского покроя, ватой подстеганной до колен куртке, с генеральскими погонами, с плетью в правой руке, часто резко поднимавшейся с угрозой, иногда не только рассекавшей воздух, но и ложившейся по плечам, появлялась перед нами в совершенно неожиданных для нас местах, на невысоком, но крепко сложенном коне». Один из самых ярких эпизодов Ледяного похода - переход Офицерского полка под станицей Ново-Дмитриевской, движение на которую было предпринято 15 марта с целью соединения с Кубанской армией. Всю ночь накануне лил дождь, дороги превратились в грязное месиво, в котором увязали люди и лошади. Люди вымокли до нитки и с трудом переставляли ноги в налитых водою, отяжелевших сапогах. Следом ударил мороз, замела ледяная вьюга, одежда стала покрываться ледяной коркой, обессилевшие лошади падали, увязая в выпавшем по колено снегу. Путь добровольца преградила река Чёрная, мост через которую оказался смыт. На противоположном берегу её стояли большевики. Корнилов разослал конных офицеров искать переправу, но таковая не находилась. Тогда Марков первым бросился в ледяную воду: - Вперед, за мной! - и вброд перешел реку. Следом за своим командиром перебралась на другой берег 1-я офицерская рота. - Всех коней к мосту, полк переправлять верхом и на крупах! – приказал Сергей Леонидович. Через некоторое время подтянулся весь полк. - Сыровато! – встретил генерал своих подчинённых. Офицерский полк, развернувшийся против станицы, оказался в одиночестве, так как переправа остальных частей требовала времени, а отряд генерала Покровского, шедший с другой стороны, не подошёл, сочтя невозможным двигаться в таких погодных условиях (это и спасло большевиков от окружения). Между тем, окончательно стемнело. Оценив ситуацию, Сергей Леонидович решил: - Ну вот что. Ждать некого. В такую ночь без крыш тут все подохнем в поле. Идём в станицу! – и под жесточайшим огнём противника бросился со своим полком в атаку. «Полузамёрзшие, держа в онемевших руках винтовки, падая и проваливаясь в густом месиве грязи, снега и льда, офицеры бежали к станице, ворвались в неё и перемешались в рукопашной схватке с большевиками: гнали их потом до противоположной окраины, встречаемые огнём чуть не из каждого дома, где засели и грелись не ожидавшие такой стремительной атаки и не успевшие построиться красногвардейцы…» - вспоминал генерал Деникин. В Ново-Дмитриевской Добровольческая армия, соединившись с Кубанской и увеличившись почти до 6000, провела целую неделю. При переформировании частей генерал Марков получил в командование 1-ю Отдельную пехотную бригаду: к его Офицерскому полку был придан 1-й Кубанский стрелковый полк, две батареи артиллерии, 1-я инженерная рота. У кубанцев-добровольцев, от рядового до командира, Марков сразу же снискал любовь, преданность и веру, те же чувства, что и в родном полку. Генерал сам входил во все дела бригады, во все детали, чтобы быть в курсе любого вопроса. Но не только требовательность и строгость отличала его, но и то, что умел в любой нужде защитить своих подчиненных, интересы своей бригады. Нравились его витиеватые шутки, на которые он был мастер. Сам Сергей Леонидович скромно объяснял свое влияние не своими талантами, а только тем, "что живет жизнью солдат и разделяет все опасности со своими подчиненными". И его подчинённые были достойны своего командира. В боях и походах выковывался облик Марковцев как самоотверженных рыцарей Белой Идеи, познавших всю глубину мистической сущности своей борьбы и стремящихся к воскресению России ценой собственной жизни. Это нашло свое выражение и в их форме: полковой значок - черный флаг с крестом Андрея Первозванного, чёрная одежда и погоны как траур по порабощённой России и презрение к преходящим жизненным благам, белая кайма на погонах и белый верх фуражки – надежда на жизнь вечную и веру в воскресение России. Эта форма настолько отличалась от формы других белых частей и внушала такой ужас противнику, что часто массы красноармейцев в панике бежали, не сделав и единого точного выстрела – столь панический страх вызывали у них марширующие идеально ровные шеренги Марковцев в черной форме с белыми фуражками. Идея самопожертвования во имя спасения Родины доходила у Марковцев даже до особого стремления к героической смерти. Они искренне верили, что своей смертью они могут спасти Россию. Один из офицеров Марковского полка так описал это стремление и эту жизненную философию жертвенного подвижничества Марковцев: «У всякого полка есть своя физиономия. Неистощим задор и молодечество дроздовцев. Непоколебимо спокойное мужество, неотвратимый порыв корниловцев. Есть еще один полк. Странен и неповторим его облик. Строгая, простая без единого украшения черная форма, белеют лишь просветы да верхи фуражки. Заглушенный, мягкий голос. Замедленные тихие движения. Точно эти люди знают какую-то тайну. Точно обряд какой-то они совершают, точно сквозь жизнь в обеих руках проносят они чашу с драгоценным напитком и боятся расплескать ее. Сдержанность – вот отличительная черта этих людей, которых провинциальные барышни давно очертили «тонные марковцы». У них есть свой тон, который делает музыку, но этот тон – похоронный перезвон колоколов, и эта музыка – «De profundis» (начальные слова 130-го «похоронного» псалма» - Е.С.). Ибо они действительно совершают обряд служения неведомой прекрасной Даме – той, чей поцелуй неизбежен, чьи тонкие пальцы рано или поздно коснутся бьющегося сердца, чье имя – смерть. Недаром у многих из них четки на руках: как пилигримы, скитающиеся в сарацинских песках, мыслью уносящиеся к далекому Гробу Господню, так и они, проходя крестный путь жертвенного служения Родине, жаждут коснуться устами холодной воды источника, утоляющего всех. Смерть не страшна. Смерть не безобразна. Она – прекрасная Дама, которой посвящено служение и которой должен быть достоин рыцарь. И Марковцы достойны своей Дамы: они умирают красиво… Будет время, под благовест кремлевских колоколов преклонят перед Добровольческими полками – Дроздовским, Корниловским и Марковским – свои венчальные головы двуглавые орлы старинных знамен. И поблекнут старые девизы, и на скрижали истории будут вписаны новые. Тогда девизом Марковского полка будет: «Ave, patria, morituri te salutant» («Радуйся, Родина, идущие на смерть приветствуют тебя» – Е.С.), а на братской могиле павших Марковцев начертано будет: «Те, кто красиво умирают». В знак своего особого мистического призвания и распятия собственной воли некоторые Марковцы носили монашеские четки, полученные ими в июне 1919 года в женском монастыре под Белгородом как благословение: «Необычно было видеть Марковцев с монашескими чётками на руке. Те, кто их носил – носил с достоинством. Говорили – принадлежность формы Марковцев. Но это не привилось – начальство полка отнеслось не серьезно – оно не огласило этот глубокий по смыслу факт по полку, предало его забвению. Может быть потому, что знало – в разгаре жестокой борьбы невольно глохнет голос Христианской совести, ожесточается сердце и неизбежны нарушения долга, связанного с ношением чёток. Молчал о благословении и полковой священник. Но о них не все забыли: были, которые в своей жизни и поступках мысленно перебирали шарики чёток…» А уже позднее один из офицеров размышлял: «Для воссоздания армии мы должны образовывать новые кадры не воинов просто, но духовных рыцарей. Не служба просто, но подвижничество должно лежать в основе нашей жизни… Выше идеала единой России (и большевики стремятся к единой России) стоит идеал правды и добра, за который мы боремся… Не пора ли поставить вопрос о чистом добровольчестве, об ордене духовных рыцарей, куда принимают только после искуса?». Марковцы в определённой степени стали первыми рыцарями, приближенными к этому типу, типу «рыцарей-монахов, принесших свою волю, свою кровь и свою жизнь на алтарь служения России», как пишет современный автор.
***
«Мое настроение выжидательное; я боюсь за армию; меня злит заигрывание с солдатами, ведь это разврат и в этом поражение. Будущее трудно угадать; оно трезво может разрешиться, (если лишь) когда умолкнут страсти. Я счастлив буду, если Россия получит конституционно-демократический строй и пока не представляю себе Россию республикой…» - записал С.Л. Марков в своём дневнике в марте 17-го года. Отречение Николая II произвело на него большое впечатление. Впоследствии генерал не раз подчеркивал, что является монархистом и видит будущее устройство России как конституционной монархии. В феврале генерал Марков получил должность 2-го генерал-квартирмейстера при Ставке, начальником штаба которой стал А.И. Деникин. Сергей Леонидович лояльно служил Временному правительству, но раздражение против него нарастало с каждым днём. «Погубят армию эти депутаты и советы, а вместе с ней и Россию…» - записывает он в дневнике. Марков говорил, спорил, ругался, "ублажал", по собственному выражению, "полуграмотных в военном деле чинов комитета" и "несведущих, фантазирующих, претендующих на особую роль комиссаров". Служба в Ставке также была не по нутру энергичному Маркову: - Не по мне эта штабная служба. Святое дело строй, но где же он? - говорил Сергей Леонидович. - Кажется, снял бы свои генеральские погоны и бросил бы в лицо этим негодяям, погубившим русскую армию... Но надо подождать… Дисциплина в армии рушилась на глазах, выступления солдат, нападения и аресты офицеров, погромы стали едва ли не нормой. Очередной бунт вспыхнул в Брянске. Генерал Деникин вспоминал: «Настроение в городе было крайне возбужденное. Марков неоднократно выступал в многочисленном совете военных депутатов, и после бурных, страстных и иногда крайне острых прений ему удалось достигнуть постановления о восстановлении дисциплины и освобождении 20 арестованных. Однако, после полуночи несколько вооруженных рот двинулись на вокзал для расправы с Марковым, Большаковым и арестованными. Толпа бесновалась. Положение грозило гибелью. Но находчивость Маркова спасла всех. Он, стараясь перекричать гул толпы, обратился к ней с горячим словом. Сорвалась такая фраза: - ...Если тут был кто-нибудь из моих железных стрелков, он сказал бы вам, кто такой генерал Марков! - Я служил в 13-м полку, - отозвался какой-то солдат из толпы. - Ты?! Марков с силой оттолкнул нескольких окружавших его людей, быстро подошел к солдату и схватил его за ворот шинели. - Ты? Ну так коли! Неприятельская пуля пощадила в боях, так пусть покончит со мной рука моего стрелка... Толпа заволновалась еще больше, но уже от восторга. И Марков с арестованными при бурных криках "ура" и аплодисментах толпы уехал в Минск». Сам Сергей Леонидович писал в дневнике: «Вместо Минска, куда меня приглашали на митинг в качестве оратора, поехал по приказанию командарма во 2-й Кавказский корпус. Видел Бенескула, принявшего управление корпусом из рук прапорщика Ремнева. Затем отправился в Залесье, где был собран корпусной комитет 2-го Кавказского корпуса... Получил от него полное осуждение роли Ремнева и 2-й Кавказской гренадерской дивизии... Ушел при криках овации по моему адресу...» Через два дня стало известно о самоубийстве генерала Бенескула. Офицеры штаба 2-го Кавказского корпуса обвинили в этой трагедии Маркова и решили написать три письма одинакового содержания генералу Мехмандарову, Сергею Леонидовичу и госпоже Бенескул, давая последней право напечатать письмо в газетах. Марков был потрясён: «Мне в первый раз в жизни сказали, что я убийца. Не выдержал, сделалось дурно, самосознание говорит, что я виновен. Не надо было говорить Бенескулу о некорректности его принятия корпуса из рук прапорщика Ремнева. Я должен был знать его слабость духа, воли, его мягкость. Вечером собрались все наши комитеты и многочисленная публика; я пришел, и, заявив, что я убийца, просил судить меня. Через несколько времени за мной прибежали офицеры и солдаты с просьбой выслушать их постановление. Мое появление, чтение постановления, в котором говорилось, что я поступил, как честный солдат и генерал, и мой уход - сплошная овация всего собрания. И все же это великий урок на будущее». Временное правительство неустанно повторяло лозунг о «войне до победного конца», но конец этот становился всё более сомнительным. «Я верю, что все будет хорошо, но боюсь - какой ценой? – читаем мы в дневнике Маркова. - Мало говорить - война до победного конца, но надо и хотеть этого...» В конце мая 1917 года, после назначения командующим Западным фронтом генерала Деникина, Марков был назначен начальником штаба Западного фронта. Вместе с командующим он пережил драму июньского наступления, окончившегося полной неудачей из-за разложения армии. После назначения генерала от инфантерии Л.Г. Корнилова Верховным Главнокомандующим в июле 1917 года на его прежнюю должность командующего Юго-Западным фронтом был назначен генерал Деникин. Вслед за ним, на должность начальника штаба Юго-Западного фронта, был переведен и Марков. В это же время Сергей Леонидович был произведен в генерал-лейтенанты. В августе 17-го Марков полностью поддержал выступление генерала Корнилова, на которого возлагали надежды все наиболее здоровые силы русского общества. Не участвовав в нем прямо, Деникин, Марков и несколько офицеров штаба сделали запрос в Ставку с предложением помощи, высказывая тем самым поддержку Корнилову и его программе вывода армии и страны из кризиса. Деникин, в числе других командующих фронтов, отправил наиболее резкую телеграмму в адрес Временного правительства, в которой целиком встал на сторону Корнилова. Одновременно послал телеграмму правительству и Марков, выражая солидарность с высказанными Деникиным положениями. Однако Керенский объявил Главнокомандующего и поддержавших его офицеров мятежниками. Ожидая исхода противостояния, Марков, по свидетельству Деникина, каждый вечер собирал офицеров генерал-квартирмейстерской части для доклада оперативных вопросов на этот день. 27-го он знакомил их со всеми известными нам обстоятельствами столкновения и нашими телеграммами и не удержался, чтобы в горячей речи не очертить исторической важности переживаемых событий, необходимости поставить все точки над "i" и оказать полную нравственную поддержку генералу Корнилову…» Увы, драма «корниловского мятежа» окончилась победой Керенского, оказавшейся на деле поражением России и самого Временного правительства, которое через какие-то два месяца будет смещено большевиками… За попытку вооруженного восстания против Временного правительства генералы Деникин, Марков и генерал-квартирмейстер штаба генерал-майор М.И. Орлов были арестованы по приказанию комиссара Юго-Западного фронта и заключены в Бердичевскую тюрьму. Вскоре была ликвидирована и Ставка Верховного главнокомандующего, а участники Корниловского выступления во главе с самим генералом были заключены в городе Быхов Могилевской губернии… |
